Данная рубрика — это не лента всех-всех-всех рецензий, опубликованных на Фантлабе. Мы отбираем только лучшие из рецензий для публикации здесь. Если вы хотите писать в данную рубрику, обратитесь к модераторам.
Помните, что Ваш критический текст должен соответствовать минимальным требованиям данной рубрики:
рецензия должна быть на профильное (фантастическое) произведение,
объём не менее 2000 символов без пробелов,
в тексте должен быть анализ, а не только пересказ сюжета и личное мнение нравится/не нравится (это должна быть рецензия, а не отзыв),
рецензия должна быть грамотно написана хорошим русским языком,
при оформлении рецензии обязательно должна быть обложка издания и ссылка на нашу базу (можно по клику на обложке)
Классическая рецензия включает следующие важные пункты:
1) Краткие библиографические сведения о книге;
2) Смысл названия книги;
3) Краткая информация о содержании и о сюжете;
4) Критическая оценка произведения по филологическим параметрам, таким как: особенности сюжета и композиции; индивидуальный язык и стиль писателя, др.;
5) Основной посыл рецензии (оценка книги по внефилологическим, общественно значимым параметрам, к примеру — актуальность, достоверность, историчность и т. д.; увязывание частных проблем с общекультурными);
6) Определение места рецензируемого произведения в общем литературном ряду (в ближайшей жанровой подгруппе, и т. д.).
Три кита, на которых стоит рецензия: о чем, как, для кого. Она информирует, она оценивает, она вводит отдельный текст в контекст общества в целом.
Модераторы рубрики оставляют за собой право отказать в появлении в рубрике той или иной рецензии с объяснением причин отказа.
Пожалуй, не надо давать определение слову «быдлеска». Во-первых, тот, кто книгу читал, и так знает, а тот, кто собирается прочитать, узнает. Во-вторых, у Веркина удивительное чувство языка, его неологизмы, чаще всего, интуитивно понятны, а этот более чем удачный. В общем, наша жизнь полна быдлесок. А если наблюдатель умен, сообразителен и большого мнения о себе, то он их будет постоянно замечать и фиксировать хотя бы в памяти. В некотором смысле «Кусатель ворон» как раз про то, как научиться видеть и чувствовать не только быдлески. И то, что у главного героя, который тут еще и рассказчик, все-таки это под конец получается, указывает на сильный такой персонажный рост. К счастью, не только у него одного. Про это, собственно, и вся книга. Но чтобы до этого добраться, нужно преодолеть массу приключений, приключений смешных, дурацких, а порой и страшных. В общем, скучно не будет.
Тег: «Самосовершенствование».
«Кусатель ворон» — текст плотный, вызывающий многочисленные ассоциации. Одни – закономерны и предполагаются самим Веркиным, другие – личные и проистекают из жизненного и читательского опыта. Согласитесь, это характерно для любой хорошей книги. Лично у автора этих строк случилось три литературные ассоциации. Из разных стран, из разных эпох, есть подозрение, что даже для Веркина они могли бы оказаться неожиданными. Все три помогут рассказать про книгу, прежде всего, через личное прочтение.
Тег: «Предуведомление».
Ассоциация первая. Джером К. Джером «Трое на четырех колесах». Да-да, именно эта книга, а не та, где герои плавали по Темзе. В этой повести компания бравых друзей отправилась колесить на велосипедах по Европе. А автор иронично описывает не только их приключения, но еще и всякие детали континентального быта. Безусловно, Джером К. Джером не является основателем жанра тревелог, путевые очерки писали задолго до него, но он делал это по-настоящему искрометно. У Веркина тоже путешествие, тоже заметки по ходу странствий, тоже очень смешно. Вот только путешествуют в «Кусателе ворон» не по Европе, а по Центральной России, по самому ее сердцу – по Золотому кольцу.
Тег: «Чем богаты, тем и рады».
В маленьком провинциальном городке случилась сенсация: воспитанница школы при туберкулезном санатории написала научную работу по немецкой литературе, и эта работа наделала такого шума, что стала причиной совместной экскурсии по Золотому кольцу немцев и наших. Задумка была такая: из Германии к нам приезжает несколько талантливых подростков, которые с нашими талантливыми подростками познают культуру, историю и прочее, прочее, прочее, чтобы на следующий год уже наши талантливые подростки поехали в гости к немецким талантливым подросткам. Правда, с нашей стороны в поездку попали по большей части далеко не таланты, а просто дети влиятельных родителей, местная как бы «золотая молодежь». Возглавил всю эту поездку молодой куратор из областного комитета по делам молодежи, а себе в помощники взял друга детства, вредного и въедливого такого же молодого журналиста и блогера. Собственно, от его-то лица и рассказывается история этой безумной поездки. А ведь по дороге вся эта толпа старшеклассников должна давать всяческие концерты и делать всяческие добрые дела. Легко сразу же понять, что все пойдет не по плану.
Тег: «Добрыми намерениями…».
Ассоциация вторая. Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита». Многие считают, что этот роман делится на две части: мол, в первой одна сатира, а во второй одна мистика. Очень удобно, можно сразу отсылать к необходимой части того, кому надо что-то одно. На самом деле, это не так, но оставим данное заблуждение на совести школьных учителей литературы. Так вот, «Кусатель ворон» состоит как раз из двух частей – сатирической и мистической. В первой части наши герои катят по дорогам нашей страны в своем автобусе и приключаются. Как уже говорилось, вышло очень и очень смешно, автор порой доходит до по-настоящему черного юмора. А еще безжалостно высвечивает все эти гротескные детали провинциальной жизни. Если вы любите читать в общественном транспорте, готовьтесь к тому, что попутчики будут смотреть на вас, как на полоумного, ведь, скорее всего, вы не сможете удержаться от хохота. Особенно хорошо читается, если перед этим как раз попутешествовать по данному региону, вот уж действительно – так оно и есть. А потом персонажи из-за поломки автобуса оказываются в глухой деревне, где все очень странно, очень непонятно, а порой и жутковато, в общем, мистично.
Тег: «Автохтоны».
На первый взгляд, может показаться, что Веркин просто сложил один роман из двух повестей, тем более, что по настроению и подаче части действительно сильно различаются. В первой – персонажи дерутся, ругаются, приклеиваются языком к металлическому столбу в музее Снегурочки и тому подобное. Во второй – бродят по глухим лесам, ищут источник здоровья и удачи и сталкиваются с чудесами. Первая часть просто переполнена сарказмом, а вот вторая – лиричная. Композиционно здесь все тщательно выверено, это как две стороны одной монеты. Веркин, в конце концов, не только развлекает, он еще и воспитывает. Сперва ему понадобилось показать персонажей с неприглядных сторон, чтобы потом взглянуть на них с положительных. Да, чтобы перековать всех этих подростков с их проблемами и недостатками, потребовалось самое натуральное чудо, вмешательство чего-то, что и выразить словами сложно, кто-то скажет, что слишком надумано. Но давайте не забывать, что и в реальной жизни люди меняются только вне зоны комфорта под воздействием экстремальных обстоятельств. В некотором смысле надо даже поблагодарить автора, что тот не приготовил для своих героев какого-нибудь чернушного потрясения (стали заложниками, случайно поспособствовали несчастью и тому подобное), а просто столкнул их с чем-то, что таится в уголке нашего глаза.
Тег: «Перевоспитание».
Ассоциация третья. Дэвид Митчелл «Лужок Черного Лебедя». Если бы автора этих строк попросили коротко сформулировать, про что его самый любимый роман Дэвида Митчелла, то, скорее всего, получили бы следующий ответ: «Про то, как стать человеком в неблагоприятной для этого среде душного провинциального города». И да, отчасти «Кусатель ворон» про это. Но есть в «Лужке Черного Лебедя» еще кое-что, про что у Веркина как раз гораздо больше. Отрочество по Дэвиду Митчеллу это возраст, когда человек лицом к лицу сталкивается со страшным. И вот этого в «Кусателе ворон» полным-полно: не только в смысле мистического (особенно во второй части), но и социального. Да, автор мастеровито прячет все это за остроумием рассказчика, но спрятанное остается просто спрятанным, никуда оно не исчезает.
Тег: «Неприкрытая реальность».
Тут стоит отметить, чем «Кусатель ворон» значительно отличается от многих отечественных книжек про нашу провинцию. Он – не мрачный. Тут нет беспросветности, отчаяния, бездны одиночества. Да, все какое-то кривое и косое, странное и порой пугающее, но при этом все-таки симпатичное. Угол зрения всегда важен, но даже самая забористая быдлеска в этой книжке не будет выглядеть так, как вам покажут провинциальные ландшафты в каком-нибудь отечественном фестивальном фильме. Или в видосах с канала «+100500». При этом Веркин не приукрашивает действительность, здесь нет лубочного провинциального счастья. Тут надо бы ввернуть про то, что просто Веркин честен со своим читателем, вот только можно лопухнуться, так как в душу автору все-таки не залезешь. К тому же пассаж про честность, если уж быть честным до конца, нивелируется тем, что ведь рассказчик-то ненадежный. Это становится ясно достаточно быстро: парень любит приврать, преувеличить, досочинить. О каком реализме здесь может идти речь? Да ни о каком. Тем более, о честности в изображении реалий.
Тег: «Что хотел сказать автор».
То же самое касается и изображенных в «Кусателе ворон» подростков. Стереотип (а он всегда питается жизнью) таков: современный подросток туповат, зависим от соцсетей, разумеется, сексуально озабочен. Поэтому-то иногда персонажи Веркина кажутся умней, (допустим, они все-таки читают много, а занятия в школе не проходят даром), независимей (в конце концов, может быть, их все-таки правильно воспитывают родители) и невинней (спишем все-таки на условности подростковой литературы), чем бывает на самом деле. В конце концов, иногда они кажутся вовсе не подростками, а вполне себе тридцатилетними чуток инфантильными людьми. С одной стороны, все это можно списать опять же на ненадежного рассказчика, ведь его глазами мы видим не только события, но и их участников, к тому же он не скупится на комментарии и оценки. С другой – а почему это автор подростковой литературы обязательно должен быть реалистом в изображении своих героев? Вон, сконструировал-то своих идеальных детей Владислав Крапивин. Мы знаем, что таких почти не бывает, но все равно любим про них истории. Даже термин такой появился – «крапивинский мальчик». Вот и Веркин вполне мог создать своих подростков, назовем их, к примеру, «веркинскими». В конце концов, если история хорошая, то про эти нюансы можно и забыть. Признаем, что речь идет о подростках. И все. История же хорошая, в какой-то момент во всех этих героев веришь и не требуешь объяснений того, почему они порой умней, независимей и невинней, чем бывает на самом деле.
Тег: «Фантдопущение».
А вот того, чтобы слово «быдлеска» полноправно вошло в русский язык, очень бы хотелось. Но вряд ли. Тут только экранизация поможет.
В апреле 2020-го года (думается, еще никто не забыл, что тогда происходило по всему миру) по Интернету разошлась история о том, как еще в 2005-ом недальновидные издатели завернули роман шотландского писателя Питера Мэя, который описал локдаун, сиречь самоизоляцию, в условиях пандемии. Автору, мол, сообщили, что выглядит все это нереалистично и никому не будет интересно. Разумеется, когда ветер поменялся, издатели провели работу над ошибками. Вот только сенсации не случилось. Кстати говоря, эта книжка была оперативно переведена и на русский.
А вот Карен Томсон Уокер повезло больше: ее «Спящих» без проблем издали в 2019-ом, хотя нельзя сказать, что это уж прямо реалистичное и захватывающее произведение. Правда, сенсации тоже не произошло. Пандемией тут и не пахнет, просто небольшая – пусть и необычная – эпидемия в маленьком калифорнийском городке. Да, имеется и жесткий карантин, и всеобщая паника и все такое прочее, но писательница палку не перегибает. Ведь ее интересует, скорее томление духа перед лицом необратимости, чем все эти социальные ужасы. По сути, перед нами этакий меланхоличный, слегка мечтательный, несколько отстраненный роман-катастрофа. В манере изложения присутствует ощущение растерянности и удивления, персонажи словно зависли в безвременье. Они все зачарованы происходящем. И это вполне понятное человеческое чувство. Вот только надо сделать поправку: герои «Спящих» все-таки наблюдают за эпидемией не с безопасного расстояния, они в самом эпицентре. Тут бы страха побольше, но Карен Томпсон Уокер – не Стивен Кинг. И не собирается им прикидываться.
За семь лет до этого она выпустила дебютный роман под названием «Век чудес» (вполне себе доступен на русском), в котором продемонстрировала свою находку в жанре романа-катастрофы. У нее там замедлялось вращение Земли, происходили всякие атмосферные и прочие безумия, но история была, прежде всего, про взросление девочки-подростка. Вот это вот какое-то почти брэдберианское ощущение гибели мира помноженное на типичный роман взросления в старшей школе выглядело весьма свежо. Мы привыкли, что в романах-катастрофах все рушится, из-под земли лезет хтонь, а в душах людей ее еще больше, а тут вам обыденная жизнь с обыденными моментами, первая любовь, правда, за окном с неба падают птицы. Но как бы Уокер ни старалась, все равно разница в масштабах сломанного мира и сломанной семьи не выстрелила, вероятно, авторского мастерства не хватило. Поэтому во втором своем романе она выбрала катастрофу поменьше. Просто эпидемия, просто маленький городок. Но зато повествование теперь мозаичное, так как у нас есть несколько героев, которые со всем этим столкнулись. Надо сказать, что в этот раз получилось гармоничней, хотя, что вполне предсказуемо, лучше всего вышли главы с точки зрения первокурсницы местного университета с ее первой любовью. Вот тут все, как доктор прописал: трогательно, больно и страшно.
Выше говорилось, что в «Спящих» необычная эпидемия. Итак, люди неожиданно стали впадать в летаргию. Персонажи книги по-разному реагируют на угрозу: кто-то сразу впадает в панику, кто-то воспринимает ее, как что-то несущественное, а кто-то кидается помогать пострадавшим. Молоденькая студентка с однокурсником, пожилой профессор биологии, молодая семья с только что родившимся ребенком, этакий выживальщик-вдовец с двумя дочками, врач-инфекционист из Лос-Анджелеса – их-то глазами мы и смотрим на происходящее. А еще в сюжете есть спящая беременная (еще одна студентка), читателю предстоит следить за всем, что происходит в ее утробе. Вокруг них и другие персонажи, кто-то мелькнет на заднем плане, кто-то так и не появится собственной персоной на страницах книги. Никто не застрахован он заражения, постепенно ряды персонажей редеют, вот только тут не погибают, а погружаются в беспробудный сон. Карен Томсон Уокер безжалостна к своим героям, но кому-то все-таки повезет, не заразится.
Идея, конечно, богатая, а особенности стиля прямо-таки предполагают более широкое освоение такого сюжета. Тут бы намешать сон с явью, размыть рамки действительности и прочее, прочее, прочее. На это есть только намеки, их даже не надо выискивать в закоулках текста, все проговорено так, что мимо не пройдешь. Автор прямолинейна, она просто описывает жизнь простых людей в минуты катастрофы. Ничего большего читатель и не должен ждать от «Спящих», чтобы не разочароваться где-нибудь в середине. В этом можно даже обнаружить большое достоинство: хороший автор как раз и отличается от плохого тем, что понимает потолок своих возможностей и не пытается прыгнуть выше головы. Но да, не гениально, просим прощения. Хотя все время кажется, что Карен Томсон Уокер способна на большее, но то ли боится, то ли редактор не велит.
Карен Томсон Уокер часто укоряют в том, что у нее безвольные герои. Мол, они такие не активные, ничего не пытаются сделать. Да, пафосных подвигов в «Спящих» никто не совершает. Да и нет тут места таким подвигам. Другое дело, что герои изо всех сил стараются остаться собой, вести привычный образ жизни, защитить близких. Перед нами обычные люди с обычными желаниями и обычными проблемами, и они делают все, чтобы так и остаться обычными в необычных обстоятельствах. Право слово, что может быть героичней? Хотя такой героизм и может показаться скучным.
Разумеется, как и в случае с «Локдауном» Питера Мэя, публика увидела в «Спящих» предсказание наступившей пандемии. Правда, публика увидела его даже в «Преступлении и наказании» Федора нашего Достоевского. (И это не шутка.) Конечно, данный обман зрения вполне объясним: тема эпидемий всегда занимала весомое место в культуре, а уж в условиях глобализации только ленивый не размышлял об этом. Потому вполне закономерно, что за последнее время вышло некоторое количество текстов про эпидемии выдуманные. И, в общем-то, этим опытного читателя не удивишь, особенно после бесконечных живописаний зомби-апокалипсиса. Удивить, пожалуй, можно только интонацией. И с этим у Карен Томсон Уокер все в порядке. Да, пожалуй, не хватает некоторой остроты, но ее мы оставим Стивену Кингу.
Поиграем в игру «Найди десять отличий». Ладно-ладно, «Найди хоть какие-нибудь отличия». Есть вот две книжки. Первая — американская, вторая — русская. Первую написал Стивен Кинг, вышла она на языке оригинала в 1999-ом году, в том же году была переведена на русский. Называется – «Девочка, которая любила Тома Гордона». Не самая удачная вещь Кинга, скажем так, проходная, хотя есть те, кому она по-настоящему нравится. Вторую через двадцать лет написала Анна Козлова. Называется – «Рюрик». Книжка эта вызвала бурную полемику среди критиков и читателей: одни называют ее чуть ли не шедевром, другие признаются в том, что она вызвала у них отвращение буквально на физическом уровне, и считают ее полной графоманией. Разные страны, разные, не побоимся этого слова, эпохи, разные авторы. А сюжет-то практически идентичный. Жила-была девочка. У Кинга помладше, у Козловой постарше. Однажды девочка сделала глупость и попала в дремучий лес. У Кинга глупость мелкая, любой так мог сглупить, у Козловой лесу предшествовала целая куча глупостей. Ничего хорошего девочку в лесу не ждало. Тут у авторов все практически идентично, вплоть до поноса и чудовищного недомогания у героини. В какой-то момент девочка поняла, что в лесу за ней следует местное божество, злой гений места. И противостоять ему можно разве что силой духа. Все это есть и у Кинга, и у Козловой. Закономерно, что девочка всех победит и выберется из леса (иначе читатель все-таки останется сильно разочарованным, в конце концов, троп «Любви к жизни» Джека Лондона вечен и как бы намекает). И Кинг, и Козлова это понимают и не пишут поперек. По ходу дела девочка многое осознает. Ну, это, вообще, неизбежно, иначе авторам не было бы никакого смысла отправлять своих девочек в лес выживать.
Мы все, конечно, понимаем, что сюжетов ограниченное количество. Обо всем уже написано. Литература огромна, историй немного. Проблема «Рюрика» Анны Козловой не в том, что его автор эксплуатирует «Девочку, которая любила Тома Гордона» Стивена Кинга. В конце концов, у нас сейчас эпоха ремейков. Проблема в том, что, несмотря на не самый выдающийся уровень романа Стивена Кинга, он все равно лучше. А вот у Козловой история заблудившейся в лесу девочки получилась скомканной и совсем не страшной. При чтении очень хочется, чтобы автор уже закончила про это и перешла на другое. Потому что этого другого в «Рюрике» много, в чем и заключается его главное отличие от «Девочки, которая любила Тома Гордона». Анну Козлову весьма занимает то, как исчезновение героини было воспринято в обществе, какая информационная волна в Интернете из-за этого поднялась, как этот инцидент повлиял на других людей. «Рюрик», конечно, не про выживание в лесу. Он про наше общество, а еще про принятие себя. Если у Кинга странствия ребенка по лесу и являются сутью истории, то у Козловой это – лишь повод для истории. Но, конечно, в качестве повода можно было придумать и что-нибудь другое. Героиня вполне могла бы ехать в этот свой Архангельск (именно туда она направлялась перед тем, как оказаться в лесу) и придаваться размышлениям о жизни, вряд ли ее смогли бы быстро найти, учитывая, что толком и не искали.
Анна Козлова пишет не только прозу, но еще и сценарии. В частности она сочинила сериал «Краткий курс семейной жизни» (режиссер: Валерия Гай Германика). Поэтому по-киношному закручивать все эти сюжетные линии автор умеет. Повествование рваное, с кучей флешбэков, роман из-за этого напоминает именно что сценарий. Вот монтажная склейка, вот — еще одна. Обрываем вот здесь на самом интригующем месте, перескакиваем к другой линии, главное, чтобы читателю было интересно, в чем тут главный замут. Остается только удивляться, что «Рюрика» так и не экранизировали. В общем, драйвово, динамично, читается быстро. С другой стороны в пользу киношности пожертвовали стилем. Написано слишком уж просто. Правда, автор периодически вворачивает какое-нибудь сильное сравнение или иной оборот. Приемчики эти в силу их эпизодичности запоминаются, это да. Но без некоторых можно было бы и обойтись из-за их нелепости на общем фоне.
Итак, главная героиня сбежала из интерната и заблудилась в сумрачном лесу, некая журналистка с неприкаянной судьбой ее ищет, некий раздолбай совершает глупость, подобрав героиню на трассе… И так далее. Все эти персонажи связаны невидимыми нитями авторского замысла. А форумы в Интернете тем временем кипят в разных режимах. И все-все-все демонстрируют просто феерическую глупость. Прямо-таки нечеловеческую. По мнению автора в мире, вообще, нет умных порядочных людей, одни прохвосты и идиоты. А чтобы мы это поняли, Анна Козлова не стесняется и обвиняет в этом и читателя. Ломает, понимаете ли, четвертую стену, обращается к читателю напрямую, оскорбляет его и поучает. Задав такой тон на первых же страницах, Анна Козлова ближе к середине все-таки сбавляет обороты, но ощущение какой-то непримиримой ненависти к людям не покидает текст.
Конечно, перед нами сатира, завернутая в упаковку триллера. А сатира не должна быть приятной. Она должна жечь нас, заставлять думать и о себе, и о других. Но, пожалуй, не стоит при этом кидаться оскорблениями. Потому что любое оскорбление по сути своей бессмысленно. Да, мы глупцы, глупость свойственна роду человеческому. Да, мы совершаем ошибки, невозможно прожить жизнь и не наломать дров. Всем это понятно, но Анна Козлова делает вид, что это ее персональное открытие, потому-то она беспрестанно тыкает в него читателей. Окунает нас с головой в щелочь. Ядренную такую щелочь. Возможно, предполагая, что мы получимся после этого очищенными, готовыми жить заново. Так вот – от щелочи можно только ожоги получить, а не вот это вот все. Сатира сатирой, а тонкость облагораживает, иначе получается что-то равное желчному посту на каком-нибудь социальном форуме в этих ваших интернетах.
Но – и это бесспорно – сюжет, если не брать все эти мистические блуждания по лесу, бодрый, захватывающий, читается лихо. Мистику, правда, можно принять за порождение затуманенного воображения героини. Но и здесь Козлова не оригинальна: Стивен Кинг в «Девочке, которая любила Тома Гордона» точно так же расставил акценты.
Когда ахейцы собрались на Троянскую войну, ветер переменился, и они никак не могли отплыть. Долго они ждали попутного, но он никак не наступал. Тогда было решено принести в жертву богам Ифигению, дочь микенского царя Агамемнона. Тот обманом заманил ее в лагерь и обрек на гибель. Ветер же стал благоприятным, воины отправились к стенам Трои, а в Микенах осталась Клитемнестра, жена Агамемнона и мать Ифигении. Горе ее было страшно, и она вступила в сговор с Эгистом, чтобы убить своего мужа. Собственно, когда Агамемнон вернулся домой, его ждала смерть, и дня не успел он провести в стенах своего дворца. Тем временем Орест, младший сын Агамемнона, был удален из дворца. Прошло много лет, Орест вернулся и отомстил за отца, убив свою мать. Столь страшна была та месть, столь кощунственна, что Ореста стали преследовать эринии...
Здесь, впрочем, стоит остановиться, так как в романе Колма Тойбина не нашлось места эриниям. Более того, тут и богов-то нет. И Троянская война не называется Троянской. И длится она, кажется, гораздо меньше. Вообще, автор избегает любых топонимов, которые привязали бы действие «Дома имён» к конкретным локациям. Хотя да, в целом Колм Тойбин вполне добросовестно следует канве мифа: и Ифигению принесут в жертву, и Агамемнона с Кассандрой убьют, и Клитемнестру. При этом нельзя забывать, что буквально воспроизвести никакой миф ни у кого не получится, все-таки одной из особенностей мифов является их вариативность. Так, например, есть множество версий того, где был Орест после гибели отца. Автору, взявшемуся перепевать старые истории, просто нужно выбрать какую-то одну. Или придумать свою. Колм Тойбин поступил именно так — придумал. Получилось, по крайней мере, любопытно.
Кажется странным, что Колм Тойбин, до этого в основном работавший в жанре тонкой реалистической прозы, вдруг обратился к древнегреческой мифологии. Критики усмотрели в этом желание угнаться за модой: за пять лет до «Дома имён» вышла «Песнь Ахилла» Мадлен Миллер, задавшая тренд на переосмысление античных сюжетов с точки зрения мировоззрения XXI века. Вот только Колм Тойбин работает с мифом с помощью интеллектуальных конструктов, свойственных середине века XX (и бывших тогда очень модными), а конкретно – рассматривает историю бесконечной мести в семье Ореста с позиций классического французского экзистенциализма. К тому же сам материал располагает. Так, например, Жан-Поль Сартр на основе этого мифа написал пьесу «Мухи». Жужжащие мухи упоминаются в «Доме имён» на первой же странице. Словно автор подмигивает Сартру и признает преемственность. А успех «Песни Ахилла» повторить, увы, не удалось.
Мифологи видят в истории Ореста отражение отказа в социальной практике от обычая кровной мести и перехода к норме закона. Это, безусловно, красивая формула, которая могла бы лечь в основу остросоциального романа. Но Колм Тойнби пишет совсем про другое. Мир его книги — это не просто мир, в котором отсутствуют высшие силы, в нем отсутствуют и высшие смыслы. Персонажи «Дома имён» проводят свою жизнь в полнейшем одиночестве и молчании, вызванном политическими обстоятельствами. Собственно, перед нами практически инструкция (не через предписания, а через наглядные примеры) того, как выстоять в тоталитарном обществе, когда каждое твое слово может быть услышано, каждый твой поступок оценен, а негативная реакция неотвратима. В подобной ситуации можно рассчитывать только на себя, даже от друга помощи ждать не следует. Обстоятельства таковы, что все эти мифологические фигуры принимают сомнительные решения, совершают ошибки, но, не зная иного, считают, что по-другому и быть не могло. Тем не менее, каждый уверен, что у него есть свобода воли, хотя если отстраниться и окинуть взглядом общую картину, то окажется, нет ее, поступки людей продиктованы, правда, не какими-нибудь там богами, а поступками других людей.
Здесь и эринии-то не нужны. Наоборот — внимание эриний (да, чудовищное и кошмарное, но все-таки внимание) было бы хоть какой-то наградой Оресту. Он же, в конце концов, остается наедине с собой, память в таком случае может быть тем еще бичом. Единственный путь к спасению — это примирение с собой. Тут бы еще выйти из состояния отчуждения, да кто ему даст. Пусть в финале романа мы видим тень надежды на то, что Орест все-таки вырвется из тисков одиночества, но это лишь намек. Проникшись атмосферой «Дома имён», сложно поверить, что для Ореста все закончится благополучно, пусть в мифе и случилось именно так.
«Дом имён» не представляет собой исключительно философствование, чем злоупотребляли в своей художественной прозе Сартр с Камю; Колм Тойбин не забывает и развлекать с помощью напряженного сюжета. Порой получается удачно (бегство Ореста из плена и дальнейшие его скитания), порой не очень (интриги во дворце Агамемнона). Автор подпускает еще и немного мистики: боги молчат, а вот призраки никак не успокоятся. В этой коллизии легко усмотреть параллели с «Гамлетом», хотя практически в любой англоязычной книжке их при желании можно усмотреть. Нельзя с уверенностью сказать, что у Колма Тойбина это вышло сознательно, но важно то, что призраки здесь так же бесполезны, как и молчащие боги. Некоторые персонажи их просто видят. Даже поговорить нормально с ними не получится. Автор прямо говорит, что за гробом все стирается, твои прижизненные поступки не важны, и ждет там только забвение. Персонажи «Дома имен» лишены даже этой маленькой надежды (на внятное посмертное существование), если и есть где-то ад, то он тут, мы в нем живем и сами его создаем.
Колм Тойбин написал книгу настолько же современную, насколько современным остается творчество Сартра. Именно в 1940-ых «Дом имён» звучал бы по-настоящему сильно и важно: со всем этим ощущением сломавшегося мира, с борьбой с фашизмом, но и с надеждой на новый мир, если не счастливый, так хотя бы справедливый. Потому «Дом имён» можно счесть именно старательной ученической работой, знаком уважения перед мастерами. Да, мастерами, творящими много лет назад. Но кто сказал, что их метод осмысления мира надо списать со счетов. Он не устарел, он просто стал старомоден.
Присуждение Эдуарду Веркину в 2017-ом году премии «Новые горизонты» за повесть «ЧЯП» породило целую волну дискуссий: начиная с того, что там нового можно было найти в на вид традиционной книжке про последнее лето детства, и заканчивая сомнениями в том, что перед нами подростковая литература, пусть в главных героях и ходят подростки. Все эти вопросы, безусловно, интересны и важны, но самое важное в том, что «ЧЯП» представляет собой сильный, хорошо написанный, небанально сконструированный текст. И говорить, прежде всего, следует именно про это.
Завязка проста: неглупый, но при этом несколько ленивый парень по фамилии Синцов приезжает на лето к бабушке. Сам он из провинциального города, но бабушка живет прямо-таки в еще большей провинции (полнейшей). Наш герой грустит, что лето пропало и всякое такое, но вскоре находит себе приятеля по фамилии Грошев. Грошев этот очень умен, предприимчив, рассуждает, как взрослый мужчина, и, кажется, Синцову дальний родственник. В общем, колоритная личность. А начинает он знакомство с Синцовым с того, что предлагает взять у него в аренду удачу. Тут бы начаться полной фантасмагории, но ничего такого до поры до времени не случается. Синцов тусуется с Грошевым, помогает ему по мелочи и наблюдает сцены провинциальной жизни.
У «ЧЯПа» масса положительных моментов. Во-первых, написано ведь и впрямь чудно. Во-вторых, герои интересные, пусть их и немного, но все вышли живыми, запоминающимися, динамичными и в нужной степени противоречивыми. В-третьих, Веркин вываливает на головы читателям множество фактов про коллекционирование, читать про все это весьма занимательно, хотя иногда кажется, кое-что автор все-таки присочинил, но так как его Грошев тот еще ненадежный рассказчик, это ощущение вполне закономерно, на него Веркин и рассчитывал. В-четвертых, автор, погружая нас в историю выдуманного городка где-то в Центральной России, показывает, насколько интересным может быть краеведение само по себе. Прошлое Гривска, безусловно, выдумка чистой воды, но после того, как перевернута последняя страница, так и хочется погрузиться в историю уже своего родного края. О каждом из перечисленных аспектов можно поговорить достаточно пространно, но уход во все эти частности отвлечет нас от самого важного в этой книжке. От ощущения потусторонности происходящего, от тревоги, разлитой в летнем воздухе. Совы не то, чем кажутся, это мы знаем, но тут даже бабушка Синцова может оказаться чем-то запредельным.
Рядом с героями постоянно происходит что-то странненькое, что-то на грани, но грань эта так ни разу фактически не преодолевается. Всему можно найти объяснение, простое и рациональное, даже финальному твисту. К примеру, в самой первой главе Синцов встречает в лесу рядом с Гривском странное существо — инфернальную старушку, которая, скорее всего, является хтонической дохристианской сущностью, чем-то вроде Медной горы хозяйки. Так вот, эта сущность за проявленную Синцовым вежливость, наделяет его особой удачей, такой, что Грошев, учуяв ее, пошел знакомиться. Но при этом нам говорят, что старушка просто явилась Синцову во сне. Мол, заснул в машине, жара, спертый воздух, вот разум и породил чудовище. Сон это был или не сон — решать читателю. Синцов не до конца понимает, Грошев уверен, что это был не сон, а еще кто-нибудь просто над всем этим посмеялся бы. Кажется, если весь текст построен на таком приеме, то быстро надоест. Но нет, Веркин так мастерски умеет описывать скрытую тревогу, так ловко ходит вокруг зазора в реальности, такие восьмерки выкручивает, что скучно не станет. Текст просто кричит: «Анализируй меня, деконструируй, разберись со всеми отсылками, намеками и скрытыми цитатами, неслучайно же у нас тут синие собаки передают привет от Маркеса». Это не может не будоражить интерес, а следовательно крепко держит внимание читателя.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что можно найти кучу трактовок «ЧЯПа». Например, автор этих строк встречал версию, что все персонажи повести, кроме Синцова, являются небожителями, которые лишь прикидываются людьми. Версия, безусловно, отличная, дает возможность хорошенько поработать мозгами и, возможно, выдумать то, чего Веркин в текст и не закладывал. Или все же?.. Эта двусмысленность работает постоянно, не сбоит и отвлекает от кое-чего важного. Не стоит забивать себе голову инфернальными сущностями, механизмами работы удачи, телефоном самого Бога, когда на первом плане все-таки вроде бы обычные люди, один из которых может напугать гораздо сильней, чем какой-нибудь монстр (просто обратите внимание на то, как Грошев на речном пляже разбирается с гопниками, очень напряженная и показательная сцена). Если вы будете внимательны только к тревожной мистике повседневности «ЧЯПа», то пропустите связанную именно с Грошевым морально-этическую коллизию, которая сделала бы честь самому Достоевскому. Собственно, тут важна предпоследняя глава. Скажем так (читавшие поймут, нечитавшие потом сообразят), в ней Грошев ведет себя, как человек, который сделал большую подлость, а теперь делает вид, что ничего не произошло, но при этом последнего он не умеет, поэтому палится так, что даже неловко становится. И вот тут-то всякая мистика вдруг перестает быть важной, а важной становится простая человеческая трагедия, трагедия человека, обладающего большим умом и вполне существенной властью, но не умеющего быть счастливым и настоящим. Возможно, в таком пересказе и звучит банально, но, поверьте, Веркин разворачивает эту линию максимально напряженно.
Нет ничего нового в сюжете про последнее лето детства. Нет ничего нового в умении видеть странное в обыденном. Нет ничего нового в попытке описать трансцендентное, вовсе не упоминая его. Тут важно не что, а как. Эдуард Веркин делает это по-настоящему виртуозно. Но при этом его книжку сложно назвать подростковой, для подростковой истории тут маловато действия, слишком много умолчаний. Бог с ней, с целевой аудиторией, главное, чтобы вещь хорошей была. А новое в данном случае как раз находится не в идейном наполнении, а в личностно-авторском. Для Веркина это явно была новая вершина творчества, вызов, с которым он справился. Справился и пошел дальше, читателю на счастье.